Скарлетт захохотала. Но вовремя закрыла рот рукой, слишком громко прозвучал ее смех в ночной тишине. Она долго смотрела вслед удаляющейся пролетке, пока она не завернула за угол. Теплый ветерок приятно обдувал лицо. Свет лампы около почты разливал желтизну по всей улице.
— Так тепло, — прошептала Скарлетт.
Ретт пробурчал что-то невнятное, затем достал часы, посмотрел и сказал:
— Слушай.
Скарлетт даже затаила дыхание, чтобы лучше слышать.
— Сейчас! — сказал Ретт.
Колокола на колокольне Святого Майкла пробили раз, два. Звук долго лился в ночной тишине.
— Половина, — сказал Ретт и положил часы в карман.
От выпитого пунша они были близки к состоянию полета. Ночь становилась темнее, а воздух теплее. Тишина резала слух. Такие вечера запоминаются лучше, чем сами балы. Каждый чувствует какое-то приятное внутреннее тепло. Скарлетт взяла Ретта под руку. Они молча приближались к дому. Шаги глухо отдавались в темноте. В такой темноте Скарлетт не узнавала привычных глазу улиц. «Так тихо и пустынно, как будто мы единственные на всей земле».
Высокая фигура Ретта была частью этой темноты. Скарлетт обвила свою ладонь плотно вокруг его руки. Чувствовалась сила, сильная рука сильного мужчины. Скарлетт прижалась к нему. Она чувствовала тепло его тела.
— Прекрасный праздник получился? — спросила она очень громко. Ей самой показалось так. — Я смеялась так громко над Ханной, что, по-моему, она заметила, она так часто оборачивалась. Ей было непривычно видеть, как веселятся южане.
Ретт сочувственно произнес:
— Бедная Ханна. Может быть, она никогда больше в жизни не почувствует себя такой привлекательной. Таушенд не дурак. Он сказал мне, что хотел бы перебраться на Юг. Этот визит заставит Ханну согласиться. В Филадельфии по колено снега.
Скарлетт мягко засмеялась. Когда они проходили мимо очередного фонаря, она заметила, что Ретт тоже улыбается. Ни о чем не хотелось больше говорить. Было достаточно того, что им было хорошо, оба улыбались, шли вместе, и некуда было спешить.
Они проходили мимо доков. Вдоль пирса стояли корабли и лодки. В маленьких приземистых домиках с магазинами на первых этажах, с темными окнами, многие из которых были настежь раскрыты. Заслышав их шаги, гдето залаяла собака. Они пошли медленнее. Собака еще раз залаяла и замолчала.
Они молча шли от одного фонаря к другому. Ретт уже автоматически замедлял свои огромные шаги, чтобы Скарлетт успевала за ним. В тишине одновременно раздавалось «клак, клак — свидетельство единства и гармонии этого момента.
Один фонарь не горел, и Скарлетт вдруг показалось, что небо совсем близко. А звезды, казалось, слепили глаза. И до них можно было рукой дотянуться.
— Ретт, посмотри на небо. Звезды так близко.
Ретт остановился и взял ее за руку, чтобы она тоже остановилась.
— Это из-за близости к морю. Слышишь его дыхание?
Они стояли очень тихо. Скарлетт напрягла слух. До нее донеслись тихие всплески воды где-то в темноте. Постепенно они становились громче. Следующий всплеск мог бы сравниться с шумом реки. Это была музыка. Она непонятно почему наполнила ее глаза слезами.
— Ты слышишь? — тихо спросила она.
Вдалеке еле слышно действительно раздавалась какая-то музыка.
— Да. Это мелодия «Через широкую Миссури». Моряки сами делают дудки. У некоторых есть настоящий талант музыканта. Смотри, там фонарь, его зажигают, чтобы суда не натолкнулись друг на друга. И всегда стоит вахтенный и следит за этим. И всегда есть маленькие лодки с людьми, которые покажут путь к бухте в полной темноте, настолько хорошо они ее знают. Или те, кто предпочитает передвигаться ночью, чтобы его никто не видел.
— А какой смысл?
— Много причин. Беглецы, нечестные люди.
Ретт рассказывал это так, как будто говорил сам с собой.
Скарлетт смотрела на него, она не могла разглядеть его лица. Она вновь посмотрела на фонарь, который она приняла за звезду, и стала слушать неизвестного музыканта. Часы пробили три четверти третьего. Скарлетт почувствовала соль на губах.
— Ты скучаешь о тех блокадных временах? Ретт засмеялся.
— Лучше сказать, хотел бы быть лет на десять моложе. Я плавал на судах. Мне доставляло радость качаться на волнах и чувствовать вольный ветер. Только там мужчина по-настоящему чувствует себя мужчиной.
Он потянул Скарлетт за собой. Шаги убыстрились, но все так же в такт друг другу.
Скарлетт чувствовала морской воздух и представляла себя в лодке.
— Ретт, я хочу поплавать. Возьми меня как-нибудь с собой. Погода еще хорошая. И совсем не обязательно тебе ехать в Лэндинг прямо завтра.
Ретт на минуту задумался. Скоро она навсегда исчезнет из его жизни.
— Почему бы нет. Было бы глупостью упускать погоду.
Скарлетт потащила его за руку.
— Пойдем. Уже поздно. А мне нужно рано вставать.
Ретт приостановил ее.
— Если у тебя будет сломана шея, то я тебя не возьму. Смотри под ноги.
Она опять пошла с ним в ногу. Это так приятно — го-то.
Перед самым домом он ее остановил.
— Подожди. — Он прислушался. Часы пробили три раза. Гул долго раздавался над спящим городом.
Три… часа… и все так прекрасно!
Ретт критически осмотрел ее костюм, и его лицо слегка перекосилось.
— Так, я не хочу снова обгореть на солнце, — сказала она однозначно.
Она надела широкополую малиновую шляпу, которую Элеонора повесила у двери в сад, чтобы надевать ее, когда она обрезает кустарник в саду. Она поверх шляпы повязала голубую ленточку и закрепила ее на подбородке. Скарлетт казалось, что эта шляпка ей очень идет. Она взяла с собой маленький зонтик от солнца. Ее любимый, с голубенькими цветочками.