— Какая милая вечеринка! — сказала она счастливо, когда они шли домой.
— Я рада, что ты хорошо провела время, — сказала Элеонора Батлер. — И я очень, очень рада за тебя также, Розмари. Мне показалось, тебе это нравилось.
— Ха! Я терпеть это не могла, мама, ты должна была знать это. Но я так счастлива, что поеду в Европу, что глупый бал меня совсем не волновал.
Ретт засмеялся. Он шел под руку со своей мамой позади Скарлетт и Розмари. Его смех был теплым в холодной декабрьской ночи. Скарлетт подумала о теплоте его тела. Почему он не ее держал под руку, не она была близка к этой теплоте? Она знала почему: миссис Батлер была стара, было естественно, что сын поддерживал ее. Но это не уменьшало желания Скарлетт.
— Смейся сколько хочешь, дорогой братец, — сказала Розмари, — но я не думаю, что это смешно.
Она шла спиной вперед, почти наступая на свой шлейф.
— Я не успела и слова сказать мисс Джулии Эшли за весь вечер, потому что должна была танцевать со всеми этими смешными мужчинами.
— Кто это, мисс Джулия Эшли? — спросила Скарлетт. Имя заинтересовало ее.
— Она — идол Розмари, — сказал Ретт, — и единственный человек, кого я боялся за всю мою взрослую жизнь. Ты бы заметила мисс Эшли, Скарлетт, если бы увидела ее. Она все время носит черное и выглядит так, будто выпила уксуса.
— Ах, ты! — зашипела Розмари. Она подбежала к Ретту и ударила его кулачком в грудь.
— Мир! — закричал он. Он обнял ее правой рукой и притянул к себе.
Скарлетт почувствовала холодный ветер с реки. Она подняла подбородок и дошла до дома в одиночестве.
В следующее воскресенье Скарлетт выслушала нотации Элали и Полины. Им не понравилось, как она себя вела на балу. Возможно, она и была слегка оживлена. Но Скарлетт так давно не веселилась, и не ее вина в том, что она привлекала к себе гораздо больше внимания, чем леди Чарльстона. Она и осталась-то ради Ретта, чтобы растопить лед в их отношениях. Никто не может обвинять жену за ее попытки сохранить брак.
Ее раздражало молчание ее тетушек на пути в монастырь святой Марии и обратно. И она тешила себя мыслями, что настанет момент, когда Ретту надоест изображать гордость и он поймет, что по-прежнему любит ее. Разве может быть иначе? Когда в танце он держал ее в своих объятиях, у нее подкашивались ноги. Она не могла бы почувствовать теплоту близости, если бы этого не чувствовал Ретт.
Во время новогоднего торжества он должен был сделать несколько больше, чем просто положить руку, к тому же в перчатке, ей на талию. Он должен был поцеловать ее в полночь. Ее поцелуй объяснил бы все без слов…
Древняя красота и таинственность мессы совсем не занимали Скарлетт, она витала в облаках своих грез, и острый локоть Полины то и дело напоминал ей о том, где она находится и что ей нужно делать.
За завтраком царило такое же гробовое молчание. Скарлетт больше не могла выдержать этих пристальных ледяных взглядов Элали и недовольного осуждающего кряхтения Полины, и она решила заговорить первой, прежде чем это бы сделали ее тетушки.
— Это, конечно, хорошо, что вы говорите: ходить везде и всегда пешком, но у меня от ваших советов — мозоли во всю ступню. А прошлой ночью во время бала улица была забита экипажами!
Полина подняла брови и поджала губы.
— Скарлетт нос воротит от того, на чем Чарльстон стоял всю жизнь, — обратилась она к Элали.
Скарлетт с грохотом поставила чашку с водянистым кофе на блюдце.
— Вы бы были очень любезны, если бы не разговаривали со мной, как с безмозглой девчонкой. Вы мне можете читать проповеди до посинения, если вам так хочется, но сначала скажите, кому принадлежат эти коляски.
У тетушек расширились глаза.
— Янки, конечно, — проговорила Элали.
— Саквояжникам, — уточнила Полина.
Перебивая друг друга, сестры объясняли Скарлетт, что кучера работают по-прежнему на своих старых довоенных хозяев, однако обслуживают новых богачей из богатых районов города. Хозяева умело распоряжаются кучерами, и те развозят людей по балам и приемам, если очень далеко ехать или погода плохая во время светского Сезона.
— В ночь святой Сесии они настояли на том, чтобы у них был выходной и они могли распоряжаться экипажами по своему усмотрению, — добавила Элали.
— Они очень крепкие ребята, и саквояжники боятся с ними ссориться. Они знают, что кучера их ненавидят. Домашние слуги всегда были самыми снобистскими созданиями на земле.
— Конечно, эти домашние слуги — такие же чарльстонцы, как и мы, — радостно сказала Элали, — вот почему они заботятся о светском Сезоне. — Янки хотят переделать все на свой лад. Но Сезон по-прежнему наш.
— И это наша гордость, — завершила Полина.
«Со своей гордостью за пенни они бы могли доехать, куда захотят», — угрюмо подумала Скарлетт. Но она была благодарна тетушкам за то, что они хотя бы не стали распространяться по поводу слуг, которые обслуживали их за столом. Она почти не тронула завтрак, освобождая слуг от забот с одной целью, чтобы Элали доела как можно быстрее.
Она была приятно удивлена, встретив в доме Батлеров Анну Хэмптон после многочасового общения с тетушками.
Анна и вдова были обставлены горшками с камелиями, которые прислали с плантации. Здесь же был и Ретт.
— О, посмотрите! — воскликнула Анна. — Это Рейн де Флер.
— И Рубра Плена! — худощавая пожилая вдова сжимала в руке дрожащий красный цветок. — Такие у меня обычно стоят на фортепиано.
Анна бросила взгляд.
— У нас тоже, мисс Хэрриэт, а Альба Плена у нас стоит на чайном столике.
— Моя Альба Плена, к сожалению, совсем не растет, — сказал Ретт, — почки не распускаются.